Романсы о Сиде
 
 
Молча Сид стоял и думал,
Думал он, что, как ни молод,
Отомстить он должен графу
За отцовскую обиду.
Знал, что грозен граф Лосано,
Что сильна его дружина,
Что ему в предгорьях служат
Десять сотен астурийцев;
Что его король наш добрый,
Дон Фернандо, крепко любит,
Ибо все считают графа
Первым голосом в совете,
Первой саблею в сраженье.
Как же Снд ему отплатит
За жестокую обиду,
Обесчестившую имя
Старика Лаинес Кальво?
Пусть он, Сид, еще мальчишка,
Что с того,-у благородных
Зреет мужество быстрее -
Не считается с годами.
И берет он старый меч,
Меч Мударры-кастильянца,
После смерти господина
Потускневший, заржавелый.
"Отомсти, клинок мой добрый!
Знай, моя рука сегодня
Для тебя - рука Мударры,
И тобой рука Мударры
За его обиду бьется.
Если ты бежать позорно
У меня в руке захочешь,
Помни, ты бежать не сможешь.
Для тебя - назад ни шагу,
Я, как ты, клинок булатный,
Буду в поле тверд и крепок,
Славен прежний твой хозяин,
Но не хуже будет новый.
Если враг тебя осилит,
Я позор терпеть не стану,
Я тебя по рукоять
В грудь свою всажу, не медля,
Пусть получит граф Лосано,
Пусть получит наказанье
И за свой язык бесстыдный,
И за пакостную руку".
Твердо Сид идет на битву,
Крепко держит меч заветный,
И прошло не больше часа,
А уже наказан граф.
 
Поднимался шум великий,
Крики, плач и звон оружья
В старом Бургосе, в том замке,
Где живут большие люди.
Вот со всей придворной свитой
Из дворца король выходит,-
Двор прошли и что же видят?
У ворот Химена Гомес
Заломила руки, плачет,
И с мечом, покрытым кровью,
Перед ней стоит Родриго.
Видят все, что ярым гневом
Вспыхнул гордый кастильянец,
Услыхав стенанья, вопли
И проклятия Химены.
"Добрый мой король, молю вас,
Накажите лиходея,
И от ваших сыновей
Пусть вам будет только радость.
Ибо тот король, который
Не стоит за справедливость,
Недостоин быть монархом,
Недостоин хлеб вкушать
С белой скатерти настольной,
Недостоин, чтоб ему
Люди знатные служили.
Добрый мой король! Отец мой
Родом был высок и славен,
Дед под знаменем кастильским
Помогал в боях Пелайо.
Но и без того должны вы
Мстить рукою справедливой
За обиженных и малых
И блюсти с большими строгость.
Ну, а ты, убийца лютый,
Погрузи свой меч кровавый
В грудь мою, в девичье сердце,
Уготованное смерти.
Бей, изменник, и не вздумай
Женщину во мне увидеть!"
 
В старом Бургосе на пире
Восседал король наш добрый,
И к нему Химена Гомес
С горькой жалобой пришла,
Вся одета в черный траур,
В кружевной косынке черной,
И колени преклонила,
Став на коврик, и сказала:
"Мой король, в бесчестье горьком
Я живу, и - бог свидетель -
Мать моя живет в бесчестье.
Каждый день должна убийцу
Моего отца я видеть.
На коне он гордо скачет,
На руке злодея - сокол.
Чтоб сильней меня обидеть,
Он спускает злую птицу
На моих голубок бедных,
Вскормленных моей заботой,
И уже не раз их кровью
Был камзол его забрызган.
Оттого, король мой добрый,
Справедливости прошу я,
В ней ты отказать не можешь!
Ведь когда король не может
Быть законно справедливым,
Он, я думаю, не должен
Ни страной своею править,
Ни на скатерти обедать,
Ни ласкаться с королевой".
И, слова такие слыша,
Про себя король подумал:
"Как же быть: убью ли Сида,
Заточу ль его в темницу,-
Шум поднимется в кортесах.
Не решусь и буду медлить -
Сам господь меня осудит".
А Химена продолжала
Примечательные речи:
"Мой король, тебе скажу я,
Как поправить это дело.
Хорошо держи кортесы,
Чтоб никто не внес там смуту,
А того, кем был загублен
Мой родитель достославный,
Мне скорей отдай в супруги,
Ибо тот, кто зло мне сделал,
Знаю, будет добр со мною".
И король сказал на это:
"Вот, всегда я только слышал,
А теперь и сам я вижу:
Непонятен женский нрав!
До сих пор она просила
Оказать ей справедливость,
А теперь, смотрите, хочет
За убийцу выйти замуж.
Так пошлю письмо я Сиду,
Повелю ему приехать".
И едва сказал он это,
Как письмо уже в дороге.
Но гонец его не Сиду
Отдал, а его отцу.
 
У Химены и Родриго
Руку взял король и слово
И, призвав Лаинес Кальво
Как свидетеля на свадьбе,
Сочетал их воедино,
И они в любви взаимной
Распри старые забыли,
Ибо нет ни ссор, ни распрей
Там, где царствует любовь.
И король в подарок брачный
Отдал Сиду Вальдуэрну,
Бельфорадо и Салданью,
И Сан-Педро-де-Карденья.
Вместе с братьями для свадьбы
Одевается Родриго,
Снял сверкающий чеканом
Крепкий панцирь свой и латы,
Надевает плащ немецкий
(Их тогда носили франты)
И штаны короткой мерки
С голубыми галунами,
А потом чулки, сапожки
Из телячьей нежной кожи,
Крашенные кошенилью,
Не простые на шнуровке,
А на золотых застежках.
Тело плотно облегает
С круглым воротом рубашка
Без опушки, без оборок,
Ибо в те года крахмалом
Лишь детей у нас кормили.
Он надел камзол отцовский -
С рукавами, как раструбы,
Тот, что в битвах крепким потом
Пропитал его отец.
Он привязывает также
Острозубую Тисону,-
Этот страх и ужас мира,-
На роскошной перевязи,
Стоившей четыре кварто.
И, красив, как Геринельдо,
Сид во двор выходит гордо.
Там король, епископ, гранды
Стоя ждут уже героя.
Вслед за ним идет Химена,
Дорогой красуясь токой,-
Не в смешном уборе пестром,
Называемом сорокой,-
В дорогом расшитом платье
Из английской тонкой шерсти,
В облегающей рубахе,
В ярких туфлях, а на шее -
Ожерелье из десятка
Драгоценных медальонов,
И под ними образок
Пресвятого Михаила.
Вот жених с невестой входят,
Он дает невесте руку,
И невесту он целует,
И в большом смущенье молвит:
"Твоего отца убил я,
Но убил не как предатель,
А в открытом поединке -
Мстил за кровную обиду.
Так владей за это мною:
Человек за человека!
Принимай живого мужа
Вместо мертвого отца".
 
На собор, собор вселенский
В Рим святой отец сзывает,
И король наш дон Фернандо,
Слову папы повинуясь,
Едет в Рим, и среди прочих
Едет дон Родриго Сид.
Ровно столько дней потратив,
Сколько нужно на дорогу,
В Риме все с коней слезают,
И с учтивостью великой
Наш король подходит к папе
И ему целует руку.
Только Сид стоит в сторонке,
Он не хочет унижаться.
Вот в собор Петра святого
Молча входит дон Родриго,
Видит семь высоких тронов
Для семи высокочтимых
Христианских королей.
Трон французского монарха
Наравне с престолом папы,
Трон испанского монарха -
Целою ступенью ниже.
Пнул ногою Сид во гневе
Золотослоновокостный
Трон французского монарха,-
По ступеням он скатился
И на три куска разбился.
Сид же, взяв испанский трон,
Выше всех его поставил.
И тогда один вельможа,-
Говорят, савойский герцог,-
Крикнул Сиду: "Будь ты проклят!
Пусть святой отец за это
Отлучит тебя от церкви!
Ибо лучший из монархов
Здесь тобою обесчещен".
"Королей оставим, герцог,
Все они добры и славны.
Мы ж рассудим сами дело,
Как хорошие вассалы".
И на герцога пошел он,
По щеке его ударил.
И, узнав про это, папа
Отлучил от церкви Сида.
Но смиренно дон Родриго
Перед папой распростерся:
"Отпусти мне грех мой, папа,
Не отпустишь - прогадаешь:
Из твоей богатой ризы
Я коню скрою попону".
И, отец наш милосердный,
Так ему ответил папа:
"Дон Родриго Сид, охотно
Отпускаю грех твой ныне,
Только при дворе моем
Соблюдай вперед учтивость".
 
В замке Бургоса, в печали,
Дон Родриго ждет Химена
И готовится, волнуясь,
К приближающимся родам.
И однажды в воскресенье,
Лютой схваченная болью,
Вся в слезах, за стол садится
И берет перо и пишет,
Горько плачась на судьбину,
Пишет королю Фернандо:
"Вам, король и господин мой,
Вам, кто мудр и благороден,
Вам, надменных посрамитель
И смиренных покровитель,
Пишет вам рабыня ваша,
Та Химена, чей родитель
Был преславный граф Лосано,-
Вам из Бургоса в столицу
Шлет она поклон смиренный.
Пусть господь пошлет удачу
Вашим добрым начинаньям.
Мой сеньор, вы мне простите,
Что обиды не скрываю,
И за что на вас сердита
Вам пишу я без утайки.
По каким, спрошу, причинам
У жены вы мужа взяли?
По каким законам божьим
Вы томите нас разлукой?
Только раз в году ко мне вы
Отпускаете супруга,
А когда уж отпустили,
Вид его внушает ужас.
Потому что по колени
Конь его измазан кровью.
Чуть меня в объятья примет -
Вижу, спит в моих объятьях.
И во сне он стонет, рвется
И рукой наотмашь хлещет,
Будто ломит силу вражью,
Будто шеи вражьи рубит.
А едва заря займется,
Как его уже торопят
И гонцы и полководцы,
Чтобы он вернулся в поле.
Вас, король, молю я слезно
Вспомнить, как я одинока,
Возвратить жене супруга,
Возвратить Отца ребенку.
Где сама отца найду я,
Где найду другого мужа?
Бог мне дал одно богатство,
И его вы отобрали.
Оттого по нем я плачу,
Будто он уже в могиле.
Если вы о том печетесь,
Чтоб его умножить славу,
Так Родриго славы хватит:
Бороды не отрастил он,
Страх зато нагнал на мавров,-
Мавританские сеньоры
У него в вассалах ходят.
Я, сеньор, ношу ребенка,
И пошел девятый месяц,
Мне, быть может, вредно плакать,
Помогите мне, сеньор!
А письмо мое сожгите,
Пусть о нем никто не знает,
Пусть меня не судят люди
За предчувствия дурные".
 
Утром - в десять иль пораньше -
У секретаря бумагу
Попросил король, желая
Написать собственноручно
Письмецо в ответ Химене.
Начертав четыре точки
И черту крестообразно,
Он слова такие пишет,
Как учтивый человек:
"Благородная Химена,
Вам, чей муж повсюду славен,
Я с отеческой любовью
Шлю привет мой королевский.
Вы в письме своем сказали,
Будто мною недовольны,
Потому что к вам супруга
Раз в году я отпускаю,
И что он у вас в объятьях
Не дарит вам ласки мужней,
Но мгновенно засыпает
От усталости смертельной.
Вы, сеньора, были б вправе
Сетовать, когда б узнали,
Что у вас для дел любовных
Я супруга забираю.
Но когда его зову я,
Чтобы он сражался в поле,
Чтобы гнал проклятых мавров,-
Разве вас я оскорбляю?
Если б войско наше Сиду
Я не отдал под начало,
Вы бы лишь хозяйкой были
У простого дворянина.
А когда бы он услышал
Все, что вы мне рассказали,
Он подумал бы, сеньора,
Будто это вам приснилось.
И о чем же ваши пени,
Если вы ребенка ждете?
Лишь супруг вам нужен рядом.
Значит, вам король не нужен,
Хоть бы тысячу подарков
Он вам сделал благосклонно.
Вы просили, чтобы сжег я
То письмо, что вы послали,
Ибо в нем усмотрят ересь,-
И его б огню я предал,
Но ведь есть там рассужденья
Столь разумные, как будто
Семь великих мудрецов,
А не вы его писали,
И его не сжечь, сеньора,
А в архив отправить нужно.
И мое письмо вы также
Не порвите, а храните,
Ибо я вам обещаю,-
Сына, дочь ли вы родите,-
Одарю дитя богато.
Если будет сын, ему я
Дам коня и меч булатный
И сто тысяч мараведи
Для его расходов личных.
Если дочь - со дня рожденья
Повелю ей каждый месяц
Выдавать по сорок марок
Серебром. На этом кончим".
 
Болен, болен, умирает
Наш король, наш дон Фернандо.
Он лежит - ступни к востоку,
А в руках свеча из воска.
Перед ним архиепископ
И достойные прелаты,
И стоят от ложа справа
Все его четыре сына.
Трое - дети королевы,
А один - в грехе рожденный,
Но хоть он и незаконный -
Самый умный и ученый.
Был он папским кардиналом,
Был в Испании легатом,
Настоятелем в Сантьяго,
Архиепископом в Толедо.
"Если б я не умер, сын мой,
Ты бы стал, быть может, папой.
Но теперь, с моим наследством,
Ты и сам того добьешься".
 
"Мои отец, ты умираешь,
Да твою воспримет душу
Михаил, архангел божий!
Отказал свои ты земли
Тем, кому благоволишь ты.
Дону Санчо дал Кастилью,
Многославную Кастилью.
Дону Гарсии - Галисью
С Португалией в придачу,
А Санабрию, Леон
И Астурию назначил
Во владенье дон Альфонсо.
Лишь одну меня за то, что
Женщиной на свет явилась,
Без наследства ты оставил,-
Чтобы нищей побродяжкой
Мне бродить по белу свету
И своим прекрасным телом
Услаждать мужскую похоть.
Чтобы с мавром спать за плату,
С христианами задаром,
А на деньги за бесчестье
В церкви Божией молиться
За твою, родитель, душу".
Тут король спросил, слабея:
"Это чью же речь я слышу?"
Отвечал архиепископ:
"Вашей дочери Урраки".
"Дочь моя, молчи, прошу я,
Удержись от слов подобных,
Ибо за такие речи
На костер возводят женщин.
Далеко в краях Леона
Мне достался славный город,
Называемый Саморой.
Неприступна та Самора,
Справа там течет Дуэро,
Слева там - крутые горы.
Кто отнять ее захочет
У тебя - да будет проклят!"
Все кругом: "Аминь",- сказали.
Промолчал один дон Санчо.
 
Ах, король, король дон Санчо,
Бороды уж не растил бы!
Кто видал ее короткой,
Длинной так и не увидит.
Только умер дон Фернандо,
Осадил Самору Санчо.
Он идет на город справа,
Слева Сид навстречу ломит.
Где король ведет осаду,
Там стоит Самора твердо,
Где дружина Сида бьется,
Там Самора поддается.
Ой, красна вода в Дуэро,
Пахнет кровью христианской,
И тогда Урраке молвит
Старый Ариас Гонсало:
"Подадимся к маврам, дочка,
И расстанемся с Саморой,
Ибо Сид и брат твой кровный
Твой надел отнять решили".
И в отчаянье Уррака
Поднимается на стену
И на грозный лагерь Сида
С туповерхой башни смотрит.
 
"Убирайся прочь, Родриго,
Прочь, надменный кастильянеп!
Хорошо бы, если б дружбу
Старых добрых дней ты вспомнил,
Дней, когда во храме божьем
Перед алтарем Сант-Яго
Принял ты от дон Фернандо
Рыцарское посвященье.
Ты ведь королевский крестник,
Мой отец твоим был крестным,
Он тебе вручил доспехи,
Мать коня тебе вручила,
Я, их дочь, тебе вручила
Шпоры золота литого,
Чтобы чести больше было
Принимаемому в Орден.
За тебя я собиралась
Выйти замуж, но, как видно,
Слишком грешною была я,-
Ты женился на Химене.
Что ж, за нею взял ты деньги,
А за мною взял бы землю,
Но оставил ты инфанту
Ради дочери вассала".
И, услышав эти речи,
Опечалился Родриго.
"Уходи, моя дружина,
Уходите, конный, пеший.
С этой башни сквозь бойницу
Вызов дерзкий мне швырнули!
Правда, был он сходен с древком,
Наконечника лишенным,
Но мое пронзил он сердце.
И не будет мне спасенья,
Обречен я вечной каре".
 
На стене Саморы стоя,
Вниз на поле смотрит рыцарь
И кричит в кастильский лагерь,
Обратись к шатру дон Санчо:
"Берегись, король дон Санчо,
Слушай, что тебе скажу я,
Чтобы после не корил ты,
Что тебя не упредили.
Из Саморы осажденной
В полночь вышел к вам изменник,
Это ваш Вельидо Дольфос,
Дольфоса Вельидо сын.
Был отец большой предатель,
Сын - предатель вдвое больший,
Изменил четыре раза,
А сегодня будет пятый.
Если он тебя обманет,
На меня, король, не сетуй
И не жалуйся, что мною
Не был ты предупрежден".
Огласился криком лагерь:
"Вор ночной убил дон Санчо!"
А убил Вельидо Дольфос,
В пятый раз свершив измену.
И, убив его, он скрылся
Сквозь калитку потайную,
И пошел по всей Саморе,
И притом кричал хвастливо:
"Час настал, настал, Уррака,
Я исполнил обещанье!"
 
Спит король, король дон Санчо,
Уложил его Вельидо,
Крепким дротиком ударил,
Пригвоздил к земле холодной.
Плачет рядом с ним священство,
Плачут все владыки церкви,
Все кастильские дворяне,
Все большое войско плачет.
Пуще всех скорбит, страдает
Над убитым Сид могучий:
"Ах, король, король дон Санчо,
Будь он проклят, день недобрый,
День, в который мне не внял ты
И повел войска к Саморе.
В тот недобрый день свершилось
Твоего отца проклятье".
Встал Диего де Ордоньес
(Он рыдал у ног дон Санчо),
Был он цветом рода Лара,
Был он гордостью Кастильи.
"Все мы ждем, что выйдет рыцарь,
До захода солнца выйдет,
Чтоб Саморе вызов бросить,
Наказать ее злодейство".
Все сказали: "Прав Ордоньес!"
Но никто вперед не вышел.
Молча смотрят все на Сида,
Молча ждут, а вдруг он выйдет.
Но, поняв без слов их мысли,
Твердо Сид им отвечает:
"Воевать Самору шел я,
Ибо так хотел дон Санчо,
Но когда король мой умер,
Я клянусь ее не трогать,
Ибо я должник инфанты
И не властен долг нарушить".
И Диего де Ордоньес
Злобно прошипел сквозь зубы:
"Зря поклялся ты, Родриго,
В том, в чем клясться бы не должен".
 
Из ворот в двойных доспехах
Выезжает дон Диего,
Дон Диего де Ордоньес
На коне, как ворон, черном.
Едет он, чтоб вызов бросить
Всей Саморе вероломной
За двоюродного брата,
За убитого дон Санчо,
И на крепостной стене,
На стене Саморы старой,
Видит он, стоит почтенный
Старый Ариас Гонсало.
Тут коня остановил он,
Встал на стременах и крикнул;
"Эй вы, жители Саморы,
Я вам всем бросаю вызов,
Все в измене вы повинны,
Все от мала до велика.
Вызываю сильных, слабых,
Стариков, детей и женщин,
Вызываю тех, кто умер,
Кто еще и не родился.
Вызываю землю вашу,
На которой вы живете,
Вызываю лее и реку,
Травы, камни, пашни, вина,
Ибо все вы помогали
Вероломному Вельидо".
И в ответ, разумный старец,
Молвит Ариас Гонсало:
"Если б я был в том повинен,
Мне бы лучше не родиться.
Говоришь ты, рыцарь, храбро,
Но твои неумны речи.
Разве мертвые повинны
В том, что делают живые?
Разве дети виноваты
В том, что делают мужчины?
Так оставь в покое мертвых,
Отмени свой вызов детям,
А за всех живых и мертвых
Я один тебе отвечу.
Есть у нас обычай старый,
Я тебе его напомню:
Тот один, кто вызвал многих,
С пятерыми должен биться.
Если он хоть раз отступит,
Так на том конец и распре".
И, слова такие слыша,
Устыдился дон Диего,
Но без трусости ответил:
"Я согласен с этой речью!"
И сквозь малые ворота
Вскачь помчался дон Диего,
Поскакал туда, где судьи
Суд вершить уже сходились.
 
В горе жители Саморы,
В горе, в тягостной печали,
Их в измене обвинили,
Вероломными назвали.
Лучше было б умереть им,
Чем изменниками зваться.
В день святого Милиана,
В день, назначенный для битвы,
Спит Самора, но не дремлет
Старый Ариас Гонсало.
День еще не зачинался,
И еще на небе звезды,
А уж он сынов сзывает,
И, чтоб молодцы узнали
О позоре и печали,
Он такое слово молвит
И такой наказ дает им:
"Должен я сразиться первым
С дон Диего, кастильянцем,-
Если нас винил он ложно,
Я облыжника осилю.
Если же у нас в Саморе
Есть хотя б один предатель,
Если нас не оболгал он,
Я паду на поле мертвым.
Умереть хочу, не видя,
Как умрут мои сыны".
И старик доспехи просит,
Сыновья несут оружье,
Но с великим стоном, с плачем
Входит вдруг сама Уррака:
"Ты зачем надел доспехи,
Старый друг мой и учитель,
И куда идти ты хочешь,
Иль Урраку разлюбил ты?
Если ты умрешь, погибнет
Все, чем я живу на свете.
Вспомни, как с тобой прощался
Мой родитель дон Фернандо,
Как ему пообещал ты
Быть со мной везде и всюду,
Никогда меня не бросить,
Не лишить своей поддержки!"
Также рыцари инфанты
Дона Ариаса просят,
Чтобы им он дал сразиться,
Дал вкусить им радость битвы.
Но лишь сыну - дон Фернандо -
Отдает старик оружье:
"Да пребудет бог с тобою,
Сын, тебя благословляю.
В бой иди, спаси Самору
Так, как спас людей Спаситель".
И, не ставя ногу в стремя,
В бой помчался дон Фернандо.
 
Через малые ворота,
Что всегда стояли настежь,
Триста всадников я видел,
Флаг несли они кровавый,
Красный флаг с каймою черной
А среди трехсот я видел
Окровавленное тело.
Был убит Фернандо Арьяс,
Тот, в ком славу и надежду
Видел Ариас Гонсало.
У ворот Саморы старой
Поднимался плач великий,
Сто девиц над мертвым плачут,
Сто - из самых благородных.
Пуще всех инфанта плачет,
Слезы льет сама Уррака,-
Хочет бедную утешить
Старый Ариас Гонсало.
"Тише, крестница, не надо,
Ни к чему так сильно плакать,
Пусть один мой сын зарублен,
Но в живых еще четыре.
Умер он не среди женщин,
Не играя с другом в шашки,
Умер он у стен Саморы,
Честь инфанты защищая.
Горе мне! Старик я глупый!
Для того ли, мой Фернандес,
Я родил тебя, чтоб мертвым
Ты лежал в моих объятьях?"
Колокольный звон рыдает,
Хоронить несут Фернандо
В самую большую церковь,
Где стоит алтарь Сант-Яго,
И в богатую могилу,
Сообразно с громким саном,
С плачем опускают тело
Павшего за дело чести.
 
В Санта-Гадеа-де-Бургос,
Где дворяне присягают,
Там у короля кастильцев
Принимает клятву Сид.
А дается эта клятва
На большом замке железном,
На дубовом самостреле.
И сурово дон Родриго
Молвит слово,- так сурово,
Что смущен король наш добрый;
"Пусть, король, убит ты будешь
Не дворянством благородным,
А людьми простого званья,-
Теми, что сандальи носят,
А не башмаки с завязкой,
И на ком плащи простые,
Не кафтаны, не камзолы,
Чьи узором не расшиты
Грубошерстные рубахи;
Пусть убит ты будешь теми,
Кто не лошадью, не мулом,
Кто ослом обзаведется,
Коль в дорогу соберется,
И не с кожаной уздечкой,
А с веревочной поедет;
Пусть убит ты будешь в поле,
А не в замке, не в селенье,
Не кинжалом золоченым,
А простым ножом дешевым;
Через правый бок пусть вынут
У тебя из груди сердце,
Если ты не скажешь правду.
Отвечай: ты был причастен,
Пусть не делом, так хоть словом,
К подлому убийству брата?"
Но король не отвечает,
Страшно дать такую клятву.
И тогда стоящий рядом
Молвит рыцарь приближенный:
"Добрый мой король, клянитесь,
Ни о чем не беспокоясь.
Кто слыхал, чтобы на свете
Был король клятвопреступник
Или папа отлученный?
Нет, такого не бывало,
Добрый мой король, клянитесь".
Но король, от гнева бледный,
Отвечает мрачно Сиду:
"Короля пытать ты хочешь?
Сид, плохой ты просишь клятвы.
Что ж, я клятву дать согласен,
Но тогда целуй мне руку".
"Нет, король мой добрый, вышло б
Так, как будто взял я плату.
Нет такой земли на свете,
Где не платят знатным людям".
"Уходи тогда, Родриго,
И оставь мои владенья,
Да забудь ко мне дорогу,
Если ты негодный рыцарь.
Ровно год не возвращайся".
Сид сказал: "Меня ты гонишь?
Что ж, гони, гони подальше!
Вот каков приказ твой первый
В день, когда на трон взошел ты.
Но меня ты гонишь на год,
А уйду я на четыре".
И поехал дон Родриго,
Повернулся, не целуя,
Не целуя, не пригнувшись
До руки до королевской.
Он Бивар свой покидает,
Покидает земли, замок,
Он ворота запирает
И засовы задвигает.
Он берет на цепь стальную
Всех своих борзых и гончих,
Много соколов берет он
Разных - молодых и взрослых.
Триста рыцарей отважных
Уезжают вместе с Сид ом,
Под одними, смотришь, кони,
Под другими, смотришь, мулы,
Но у всех стальные копья
С наконечником двуострым,
И у каждого пред грудью
Щит с большой цветною кистью.
Вверх по берегу Дуэро
Едут, едут вслед за Сидом,
Словно едут на большую
Соколиную охоту.
 
"Уходите с миром, мавры,
Хороните ваших мертвых,
Унесите всех, кто ранен,
Обожженных сосчитайте:
Ибо мы в сраженье люты,
В мирный час добросердечны,
Ваших нам богатств не надо,
Их у вас не отберу я.
И в наложницы не буду
Брать красивых дочек ваших,
Ибо, кроме той, с которой
Я святым обетом связан,
Мне другой жены не нужно.
А тебе, мой Альвар Фаньес,
Если приказать я властен,
Я приказываю ехать
К нам в Сан-Педро-де-Карденья
За моими дочерями
И за доньею Хименой.
Короля проси с поклоном,
Пусть позволит благосклонно,
Чтобы я к себе забрал их,
Как законный их владыка.
Ты же, Мартин Антолиньес,
Ты ступай к евреям честным
Иегуде и Рахилю,
Отвези им триста тысяч
Марок звонким серебром,-
Те, что в долг они мне дали.
Да еще - не удивляйся-
Дай им тысячу сверх долга
И проси, чтобы простили
Мне проделку с сундуками,
С теми, что в залог за деньги
Я когда-то им оставил,
Побуждаемый бедою,
Нищетой, но не злонравьем.
И хотя не что иное,
Как песок, залогом было,
Сундуки с песком хранили
Слова рыцарского злато".
 
Альвар Фаньес прибыл в Бургос,
Королю привез подарки,
Он привез коней, оружье,
Много пленных и богатства,
Сто больших ключей от вражьих
Городов и замков разных.
Те, кто видели, как едет
По дороге Альвар Фаньес,
Обознавшись, говорили:
"Это воины чужие!"
А узнав их, были рады,
Что услышат и про Сида.
Альвар Фаньес входит в залу,
Где сидит король, и скромно,
Испросив его согласья,
Королю целует руку:
"О король, прими в подарок
То, что своему сеньору
Рыцарь изгнанный подносит.
Только знай, король, и помни,
Что ценою славной крови
Это взято все у мавров,
Что тебе мечом булатным
Дон Родриго за два года
Приобрел владений больше,
Чем король наш дон Фернандо,
Твой отец,- да спит он в мире,-
Передал тебе в наследство.
И, твою целуя руку,
Сид желает одного лишь:
Чтобы ты его Химену
С дочерьми к нему отправил,
Чтобы им позволил выйти
Из монастыря в Карденье
И в Валенсии богатой
Стать отныне госпожами".
Только смолкнул Альвар Фаньес,
Подняла свой голос зависть,
И Гарсия граф Ордоньес
Молвил очень некрасиво:
"Не бери, король мой добрый,
Завоеванное Сидом,-
Что завоевал он за год,
За два дня он потеряет.
Хочет он тебя задобрить
Подношеньями своими,
Чтобы ты, король, смягчившись,
Отменил его изгнанье".
Альвар стал чернее тучи,
Сжал кулак, надел он шапку
И, от гнева запинаясь,
Так в ответ промолвил графу:
"Злоречивые вельможи,
Плохо вы платить привыкли
Тем, чей меч вам был защитой
И расширил ваши земли.
Вместе с новым королевством
Сто границ завоевал он
И свои отдаст вам земли,
Хоть его неблагородно
Со своих земель вы гнали.
Он бы мог чужим отдать их,
Но такое непотребство
Не свершит наш дон Родриго,
Не продаст он честь кастильца.
Пусть завистники лихие
Отдыхают, не тревожась,
Ибо земли их и замки
Защищает грудь Родриго.
В добрый час! Пускай проводят
Во дворце свои досуги,
Но, чем пачкать честь другого,
Честь свою поберегли бы.
Ты ж, король, их лестью подлой
Услаждать себя привыкший,
Вышли в бой своих придворных,-
То-то славно будут биться!
Ты прости, что я от гнева
Говорю без уваженья,
И отдай мне, если хочешь,
Дочек Сида и Химену,-
Ты их держишь, как заложниц,
Так возьми богатый выкуп".
Поднялся король Альфонсо,
Просит он, чтоб Альвар добрый
Успокоился, и оба
Отправляются к Химене.
Но у двери дон Альфонсо
Обернулся и придворным
. Так сказал, остановившись;
"Я, сеньоры, отменяю
С этих пор изгнанье Сида
И отобранные земли
Возвращаю дон Родриго.
Из того же, что добыл он
Силой своего оружья,
Я Валенсию за Сидом
Утверждаю. От себя же
Прибавляю к ней Бриеску,
Кампо, Ордехон и Лангу
Вместе с замком Ауэньяс,
Потому что славу Сида
Я своей считаю славой,
И она составит славу
Всей Испании великой".
 
Как в Сан-Педро-де-Карденья,
На подворье монастырском,
С добрым Сидом после мессы
Говорил король Альфонсо.
Вел он речь о тех владеньях,o
Что неверным, просчитавшись,
Отдал встарь король Родриго,
И о том, как отобрать их.
Предложил король Альфонсо
Двинуть войско на Куэнку,
И на это дон Родриго
Так ответствовал разумно:
"Ты послушай, дон Альфонсо,
Здесь пока король ты новый.
Чем идти в чужие земли,
Успокой свои сначала.
Много в них бывало горя,
Если, сев на трон кастильский,
Уезжал король, как только
На челе своем венчанном
Успевал согреть корону".
Не король ответил Сиду,
А Бермудес: "Если в битвах
Извела тебя усталость
Или страсть к Химене гонит,
Поезжай в Бивар, Родриго,
Королю оставь заботы.
У него найдется много
Благородных слуг близ трона,
Тех, что с поля не вернутся,
Сделав дело вполовину".
"Кто позвал тебя,- ответил
Сид,- на наш совет военный?
Нет, монах достопочтенный,
Лучше ты пойди сейчас же
К алтарю во храм и бога
Попроси, чтоб он помог нам.
Разве мог бы Иошуа
Одолеть врагов, когда бы
Моисей не помолился
И не вымолил победу?
Так неси стихарь на хоры,
Я же - знамя на границу,
Пусть король свой дом наладит
Прежде, чем ходить в чужие.
Ни любовь меня не может
Сделать трусом, ни усталость.
У меня всегда под боком
Не Химена, а Тисона".
"Но ведь я,- сказал Бермудес,-
Человек, как все другие.
Если сам не бил я мавров
До того, как стал монахом,
То зачать успел немало
Тех, кто стал грозой неверных.
А теперь, коль час приспеет,
Шлем охотно я надену,
Меч возьму и сяду на конь".
"Чтоб удрать,- ответил Сид,-
Может, отче, и наденешь.
На твоей сутане больше
Масла постного, чем крови".
Тут разгневался король
И воскликнул: "Замолчите!
Не добром, так злом прошу вас.
Ты, Родриго, даже камни
Доведешь до исступленья.
Поднимаешь шум ненужный
Из-за всякой чепухи".
В это время граф де Оньяс
Проходил с своей сеньорой,
И король, чтоб оказать ей
Честь, довел ее до двери.
 
Кончив трапезу неспешно,
На скамье на драгоценной
Крепко спит сеньор Родриго,
Подперев щеку рукою.
Сон Родриго охраняют
Зять Диего, зять Фернандо
И Бермудес - хоть гундосый,
Но решительный в сраженьях.
И они, чтоб скрасить время,
Меж собою тихо шутят,
Прикрывая рты ладонью,
Чтоб не разразиться смехом.
Вдруг, едва не руша стены,
Разнеслись по замку крики:
"Лев! Держите льва! Будь проклят
Рохля, выпустивший зверя!"
Дон Бермудес - тот не струсил,
Но зятья Родриго - братья -
Так от страха обомлели,
Что куда уж тут смеяться!
И, забыв понизить голос,
Оба враз заговорили
И мгновенно сговорились,
Как им действовать вернее.
Младший брат - Фернан Гонсалес -
Опозорился навеки:
Бедный, спрятался под Сида,
Под его скамью забился.
Старший брат его, Диего,
Спрятался еще подальше,
Он залез в такое место,
Что и вымолвить не можно.
И вбежали с криком люди,
С грозным рыком лев за ними,
Но с мечом в руке Бермудес
Встретил яростного зверя.
В это время Снд проснулся
И возвысил грозно голос,
И пред ним каким-то чудом
Тотчас лютый зверь смирился,
Даже завилял хвостом.
Сид, обрадованный этим,
Обнял хищника за шею
И отвел его в зверинец,
Говоря с ним, точно с другом.
Все кругом дивились молча,
Невдомек им, видно, было,
Что хотя и лев ужасен,
Но Родриго - тоже лев,
И при этом он смелее.
И веселый Сид вернулся
Как ни в чем и не бывало
И спросил у окружавших,
Где ж они, его два зятя,-
Словно разгадал их низость.
Отвечал ему Бермудес:
"Где один,- я знаю точно:
Под скамьей лежит он, скрючась,
Посмотреть хотел он снизу,
Львица это или лев".
Тут вошел Мартин Пелайо,
Этот грозный астуриец,
Он вскричал: "Сеньор Родриго,
С вас подарок - еле-еле
Вынули его".- "Кого?" -
Молвил Сид. А тот ответил;
"Вон того, другого брата.
Есть места, куда и дьявол
Не полезет,- так со страху
Он залез туда. Смотрите,
Он идет. Вы отошли бы:
Чтобы стать с ним рядом, нужно
Кучу благовоний сжечь".
Загрустили оба брата:
Ведь теперь их Сид невзлюбит!
И за то, что осрамились,
Отомстить ему решили.
 
Сговорились оба брата,
Дон Диего с дон Фернандо,
Оскорбить решили Сида
И ковать измену стали.
Мол, в свои владенья надо
Им вернуться, и нужны им
Жены их. А Сид и молвит,
Дочерей мужьям вручая:
"Вы, зятья мои, смотрите,
Хольте их и уважайте,
Как девиц дворянской крови
И как жен своих любимых".
И наказ его отцовский
Те исполнить обещают.
Только клятву дали графы,
Добрый Сид садится на конь,
И его сопровождают
Рыцари его и слуги.
По садам и палисадам
Скачут с шутками и смехом,
Но, одну проехав лигу,
Сид остановил коня.
А когда прощаться начал,
Удержать не мог он слезы,
Словно сердцем заподозрил,
Что куют измену графы.
И, племянника Ордоньо
Подозвав, ему велит он
Тайно следовать за ними,
Закрываясь капюшоном
И переменив одежду.
Графы с женами своими
Едут день, другой и третий
И в дубовый лес въезжают,
В лес, который прозван Корпес.
Этот лес густой и темный,
А деревья там до неба.
Вот людей и свиту графы
Далеко вперед услали,
Лишь Диего и Фернандо
Вместе с женами остались.
Оба спешились в молчанье
И с коней уздечки сняли,
А сестер стащили с мулов,
Жен своих,- рыдавших громко,-
Всю одежду с них сорвали,
И уздою начал каждый
Люто сечь свою жену.
Исхлестали их до крови,
Больно шпорами кололи,
Оскорбляли неповинных
Непристойными словами,
И покинули их, трусы,
И глумились, уезжая;
"Если вас мы оскорбили,
Извините нас, сеньоры,-
Мы ведь только отвечали
Местью вашему отцу.
Где уж вам идти за графов!
Ваш отец нас обесчестил,
Вы за то и заплатили.
Он погибель нам готовил,
Выпустив из клетки льва".
 
Справедливости у неба,
Наказанья подлым графам
Просят дочери Родриго,
Молодые доньи - Соль
И Эльвира. Бьются в путах,
И, привязанные к дубу,
Каждая кричит и молит,
Но одно лесное эхо
Отвечает им на крики,
Ибо тут с начала дней
Не бывало человека.
Только вдруг идет пастух,
И хотя мольбы их слышит,
Подойти он к ним не смеет.
"Подойди же, пожалей нас,
Друг пастух, мы богом просим!
Пусть твои стада тучнеют,
Пусть растут, хранимы небом,
И сыны твои, и дочки!
Только развяжи нам руки,
Ибо не твои же руки
Так безжалостно, так подло
Нас раздели и связали".
Вдруг из чащи к сестрам вышел,
Подошел Ордоньо славный,
Наряженный пилигримом,-
Как велел ему Родриго.
Гнев и скорбь от них скрывая,
Женщин быстро развязал он,
А они его узнали
И его целуют обе.
Он своим плащом укрыл их,
Чуть не плача, молвит: "Сестры,
Пусть господь злодеев судит!
Сид, отец ваш, не виновен,
Вам король мужей сосватал,
Но отец у вас достойный,
И блюдет он вашу честь".
 
Благородная Химена
Стремя держит перед мужем,
И, словам ее внимая,
Надевает плащ Ролриго.
А она: "Сеньор, смотрите,
Вашу кровь в открытой битве
Смыть должны вы кровью графов.
Отомстите им, как рыцарь.
Вы направиться решили
Ко двору, а эти графы
Хоть безжалостны, как трусы,
Но, как трусы, и коварны.
И они предупредили
Всех друзей и короля,
Ибо ложь, как вам известно,
Главное оружье труса.
Вам у короля Альфонсо
Ни даров, ни извинений,
Ничего просить не нужно:
Никогда еще обиду
Не смывал никто словами.
Вам одно лишь надо помнить:
То, что к двум дубам, нагими,
Привязали ваших дочек.
Я ж молить у бога буду,
Чтобы королю помог он
Следовать путями правды".
"Так должно и быть, Химена",-
Славный Сид ей отвечает.
И, кивнув ей головою,
Он садится на Бабьеку
И, коня пришпорив, скачет.
 
Три созвал король совета,
Целых три совета сразу,
В Бургосе - один совет,
А другой совет - в Леоне
И в самом Толедо - третий.
Для чего советы эти?
Чтоб установить виновность
Братьев, графов Карриона.
Тридцать дней дает он сроку,
Ровно тридцать - и не больше,
Кто не явится в тридцатый,
Будет проклят как изменник.
Вот пришел двадцать девятый,
И явились оба графа.
Тридцать дней прошло, промчалось -
Добрый Сид один не едет.
И тогда сказали графы:
"Вот, сеньор, ваш Сид - изменник!"
"Нет,- сказал король,- не верю,
Ибо Сид - могучий рыцарь,
Победитель супостатов,
И во всех испанских землях
Равных Сиду не найдется".
В эту самую минуту
Добрый Сид вошел на двор.
 
Вдоль реки Гвадалквивира
Супротив его теченья
Едут путники верхами.
Говорит народ, что это
Два хороших человека.
В епанчах они богатых,
В белых шерстяных бурнусах.
И крестьянскими плащами -
Может дождь пойти - накрыты.
Едут вечером и ночью,
Днем коней на отдых ставят,-
Не от страха встретить мавров,
От жары невыносимой.
Едут день, и три, и больше,
Приезжают на кортесы,
Их во двор встречать выходят
И король, и все вельможи.
"Старым стал ты, Сид мой, старым,
Борода - как белый цветень".
"Не с того же поседел я,
Что любил без счета женщин,
Нет, тебе, король, служил я
И в несчетных битвах дрался.
Я с сильнейшим из монархов,
С королем Букаром бился.
У него я много замков,
И земель, и градов отнял,
И чеканную в придачу
Золотую взял скамью".
 
"Когда я, король мой добрый,
Был в Валенсии богатой
И горбы увидел ваши,
Знамя славное увидел,
Я тотчас же вам навстречу,
Как вассал к сеньору, вышел,
Вы же мне письмо с гонцом,
Добрый мой король, послали,
Чтобы в городе Рекенье
Вас готовился я встретить.
Там к столу я пригласил вас,
Мой король, ко мне пришли вы,
И моим вы были гостем.
А из-за стола поднявшись,
Повели вы речь такую,
Чтоб за графов Каррион
Дочерей своих я выдал.
И хотя Химена Гомес,
Их родившая, сказала,
Что она-де не согласна,-
Чтоб исполнить волю вашу,
Дочерей я графам отдал.
Но во время свадьбы лев
Как-то вырвался из клетки,
Графы струсили, бежали
И за свой позор решили
Отплатить мне подлой местью:
Попросили, чтобы дочек
Поскорей бы я им отдал,
Отпустил бы в Каррион.
И, конечно, я их отдал,
Ведь они им были жены,
Но среди дороги - боже! -
Что они им учинили!"
Тут совсем никчемный довод
Привели в защиту графы:
"Лжешь ты, Сид, безбожно лжешь ты,
Нам измена незнакома,
Королевские мы дети,
Дядя наш - сам император.
Так подумай, поразмысли:
Подобает ли жениться
Нам на дочках земледельца?"
Тут поднялся Пер Бермудес,
Воспитатель дочек Сида,
И в ответ на речь такую
Дал пощечину он графу.
Страшно двор заволновался,
Но король призвал к порядку;
"Ну-ка, выйди, Пер Бермудес,
Не мешай вести дознанье".
"Нет, король, дай нам сразиться,
Дай скрестить оружье с ними,
Ибо в скорби пребывает
Та, что родила их Сиду".
Графы, слыша речь такую,
Отвергают поединок,
Но король сказал сурово,
Все внимайте, что сказал он;
"Если, графы, не хотите
Защитить оружьем правду,
Я судить вас буду нынче".
И сказал оруженосец
Графов Каррион монарху;
"Нет, они пойдут сражаться
Завтра утром на рассвете".
А назавтра рано утром
Знать и челядь вышли в поле,-
Там за честь и право Сида
Будет биться Муньо Густьос,
Очень смелый человек.
С Муньо будет Пер Бермудес,
Дочек Сидовых наставник.
Графы - те в доспехах черных,
Люди Сида - в разноцветных.
На раскаявшихся графов
Даже больно посмотреть.
Вот их в поле выпускают,
Вот их ставят так, чтоб солнце
С вышины в глаза не било.
Вот противники несутся,
Копья взяв наперевес.
Как могучи Пер и Муньо!
Графы с первого удара
Наземь выбиты из седел.
И пред всем двором обоих
Обвинил король в измене.
Ну, а Густьос и Бермудес
Удостоились высокой
Королевской похвалы.